— Я все знаю, Уилл. Уже много месяцев. Уилл, пожалуйста, послушай меня… — Я взяла его правую руку и поднесла к своей груди. — У нас получится. Конечно, ты хотел бы, чтобы все сложилось иначе, но я знаю, что смогу сделать тебя счастливым. И я могу сказать одно: ты превратил меня совсем в другого человека. Я счастлива с тобой, даже когда ты несносен. И мне будет лучше с тобой, чем с кем угодно, хоть ты и считаешь себя неполноценным. — Его пальцы чуть сжали мои, и это придало мне смелости. — Если тебе неловко встречаться с прислугой, я найду другую работу. Я давно хотела сказать… Я подала заявление на курсы в колледже. Я искала в Интернете, разговаривала с другими квадриплегиками и их сиделками и узнала много, очень много о том, как все устроить. И теперь я могу быть с тобой. Понимаешь? Я все продумала, все изучила. Вот какой я стала. Это твоя вина. Ты меня изменил. — Я почти смеялась. — Ты превратил меня в мою сестру. Только я лучше одеваюсь.

Он закрыл глаза. Я взяла его руки в свои, поднесла костяшки пальцев к губам и поцеловала. Его кожа касалась моей, и я была совершенно уверена, что не смогу его отпустить.

— Что скажешь? — прошептала я.

Я могла бы смотреть ему в глаза целую вечность.

Он ответил так тихо, что я не сразу поверила, что расслышала верно.

— Что?

— Нет, Кларк.

— Нет?

— Прости. Этого недостаточно.

— Не понимаю. — Я опустила его руку.

Он ответил не сразу, как будто впервые не мог подобрать нужных слов.

— Мне недостаточно. Этого… моего мира… даже если в нем есть ты. Поверь, Кларк, с твоим появлением вся моя жизнь изменилась к лучшему. Но этого для меня недостаточно. Не такой жизни я хочу. — (Настала моя очередь отстраниться.) — Да, я понимаю, это может быть хорошая жизнь. С тобой — даже очень хорошая. Но это не моя жизнь. Я не такой, как люди, с которыми ты говорила. Это не похоже на жизнь, которая мне нужна. Ничуть не похоже. — Голос Уилла был запинающимся, сломленным. Выражение его лица напугало меня.

Я покачала головой:

— Ты… Ты однажды сказал, что та ночь в лабиринте не должна меня определять. Ты сказал, я могу сама выбирать, что меня определяет. Так не позволяй этому… этому креслу тебя определять.

— Но оно определяет меня, Кларк. Ты меня не знаешь, по-настоящему не знаешь. Ты никогда не видела меня до того, как все случилось. Мне нравилась моя жизнь, Кларк. Очень нравилась. Я обожал свою работу, путешествия, занятия. Мне нравилось упражнять свое тело. Нравилось гонять на мотоцикле, прыгать с крыш. Нравилось размазывать конкурентов по бизнесу. Нравилось заниматься сексом. Много заниматься. Я вел насыщенную жизнь. — Он заговорил громче: — Прозябание в этом кресле не для меня… и все же фактически оно меня определяет. Оно единственное, что меня определяет.

— Но ты даже не дал шанса, — прошептала я. Слова застревали в горле. — Ты даже не дал мне шанса.

— Дело не в том, чтобы дать тебе шанс. Эти шесть месяцев я следил, как ты становишься другим человеком — человеком, который только начинает осознавать свои возможности. Ты даже не представляешь, сколько счастья мне это доставляло. Я не хочу, чтобы ты была прикована ко мне, моим визитам в больницу, ограничениям моей жизни. Я не хочу, чтобы ты упустила то, что тебе может дать кто-то другой. И еще я эгоистично не хочу, чтобы однажды ты посмотрела на меня и хоть немного пожалела, что…

— Я не пожалею никогда!

— Откуда тебе знать, Кларк? Ты понятия не имеешь, как все сложилось бы. Понятия не имеешь, что будешь чувствовать через шесть месяцев. А я не хочу смотреть на тебя каждый день, видеть тебя обнаженной, смотреть, как ты ходишь по флигелю в этих сумасшедших платьях, и быть… быть не в силах сделать с тобой то, что хочу. Ах, Кларк, если бы ты знала, что я хочу с тобой сделать прямо сейчас! И я… я не могу жить с этим знанием. Не могу. Я не такой. Я не могу быть мужчиной, который только… принимает. — Он опустил взгляд на кресло и его голос дрогнул. — Я никогда этого не приму.

— Пожалуйста, Уилл, — заплакала я. — Пожалуйста, не говори так. Просто дай мне шанс. Дай нам шанс.

— Тсс… Послушай. Именно ты. Послушай меня. Этот… вечер… самое чудесное, что ты могла для меня сделать. То, что ты сказала, то, на что ты пошла, чтобы привезти меня сюда… Поразительно, как тебе удалось найти нечто достойное любви в том осле, которым я был поначалу. Но… — Его пальцы коснулись моих. — На этом все. Больше никакого кресла. Никакой пневмонии. Никаких горящих рук и ног. Никакой боли, усталости. Я больше не хочу просыпаться по утрам и жалеть, что это еще не закончилось. Когда мы вернемся, я все равно поеду в Швейцарию. И если ты действительно любишь меня, Кларк, я буду бесконечно счастлив, если ты поедешь со мной.

— Что? — резко отдернула голову я.

— Лучше уже не станет. По всей вероятности, мое здоровье будет только ухудшаться, а жизнь, и без того ограниченная, становиться все более убогой. Врачи это подтвердили. Меня подстерегает масса болезней. Я все понимаю. Я больше не хочу испытывать боль, или торчать в этой штуковине, или зависеть от всех и каждого, или бояться. И я прошу тебя… если ты действительно чувствуешь то, о чем говорила… сделай это. Будь рядом. Подари мне долгожданный конец.

Я в ужасе смотрела на Уилла, кровь стучала в ушах. Я с трудом понимала, о чем он говорит.

— Как ты можешь об этом просить?

— Я знаю, это…

— Я сказала, что люблю тебя и хочу построить наше общее будущее, а ты просишь посмотреть, как ты кончаешь жизнь самоубийством?

— Прости. Наверное, это грубо. Но у меня нет лишнего времени.

— Что так? Уже заказал билеты? Боишься пропустить назначенный визит?

Я видела, как постояльцы останавливаются, возможно заслышав наши крики, но мне было все равно.

— Да, — после паузы ответил Уилл. — Да, боюсь пропустить. Я консультировался. В клинике признали, что я соответствую их критериям. И мои родители согласились на тринадцатое августа. Мы вылетаем накануне.

У меня закружилась голова. Осталось меньше недели.

— Поверить не могу.

— Луиза…

— Мне казалось… Мне казалось, что я заставила тебя передумать.

Уилл наклонил голову набок и посмотрел на меня. Его голос был мягким, взгляд ласковым.

— Луиза, ничто не заставит меня передумать. Я обещал родителям шесть месяцев, и они их получили. Благодаря тебе это время стало еще более драгоценным, чем ты можешь вообразить. Оно перестало быть проверкой на прочность…

— Не надо!

— Что?

— Замолчи! — Я давилась словами. — Ты такой эгоист, Уилл. Такой глупец. Даже если я теоретически могла бы поехать с тобой в Швейцарию… даже если ты думал, что я пойду на это после всего, что я для тебя сделала, тебе больше нечего мне сказать? Я открыла тебе сердце! А ты только и можешь сказать: «Нет, этого мне недостаточно. И теперь я хочу, чтобы ты отправилась со мной смотреть на самое ужасное на свете»? На то, чего я боялась с тех пор, как узнала правду? Ты представляешь, о чем меня просишь? — Я была вне себя от ярости. Стояла перед ним и вопила как сумасшедшая. — Иди к черту, Уилл Трейнор! Иди к черту! Лучше бы я никогда не соглашалась на эту идиотскую работу. Лучше бы никогда не встречала тебя. — Я разразилась слезами и побежала по пляжу в свой номер, подальше от него.

Его голос, зовущий меня по имени, звенел в ушах еще долго после того, как я закрыла дверь.

24

Ничто так не обескураживает прохожих, как мужчина в инвалидном кресле, умоляющий о прощении женщину, которая должна за ним ухаживать. Злиться на своего беспомощного подопечного явно не принято.

Особенно когда он в принципе не может пошевелиться и тихо повторяет:

— Кларк. Пожалуйста. Пожалуйста, подойди ко мне. Пожалуйста.

Но я не могла. Не могла его видеть. Натан собрал вещи Уилла, мы встретились в фойе на следующее утро. Натан слегка пошатывался от похмелья. С того момента, как нам пришлось вновь оказаться в обществе друг друга, я отказывалась иметь с Уиллом дело. Меня переполняли ярость и отчаяние. В голове звучал назойливый взбешенный голос, который требовал держаться от него подальше. Вернуться домой. Никогда его больше не видеть.