После чего останется уговорить Уилла.

Я глядела, стиснув ручку, на свой календарь. Этот лоскут ламинированной бумаги внезапно воплотил в себе все бремя ответственности.

У меня осталось сто семнадцать дней, чтобы убедить Уилла Трейнора жить.

11

В иных местах смену сезонов отмечают перелетные птицы или наступление и отступление моря. В нашем маленьком городке вехой служило возвращение туристов. Сперва из поездов и автомобилей текла, сжимая путеводители и членские билеты Национального треста, робкая струйка в ярких дождевиках, затем, по мере того как прогревался воздух и сезон набирал обороты, автобусы, шипя и отплевываясь, извергали американцев, японцев и группы иностранных школьников, которые запруживали главную улицу и осаждали замок.

В зимние месяцы почти все заведения были закрыты. Владельцы магазинов, что побогаче, коротали долгие промозглые месяцы на заграничных дачах, а более стойкие устраивали рождественские вечеринки и извлекали выгоду из местных концертов рождественских гимнов или праздничных ремесленных ярмарок. Но столбик термометра поднимался все выше, парковка у замка заполнялась машинами, в местных пабах все чаще заказывали «Завтрак пахаря», [44] и всего за несколько солнечных воскресных дней мы в очередной раз превратились из сонного ярмарочного городка в традиционную английскую приманку для туристов.

Я поднялась по холму, огибая первых туристов нового сезона, которые прижимали к себе поясные сумки и зачитанные путеводители. Фотоаппараты уже были нацелены на замок, чтобы запечатлеть его весной. Одним я улыбалась, других фотографировала на протянутые мне камеры. Некоторые местные терпеть не могли туристический сезон — пробки, переполненные общественные туалеты, странные заказы в кафе «Булочка с маслом»: «А суши у вас есть? Что, даже роллов нет?» Но только не я. Мне нравилось дышать чужим воздухом и наблюдать вблизи жизни, столь далекие от моей. Нравилось слышать акцент и гадать, откуда прибыл его обладатель, изучать одежду людей, которые никогда не видели каталога «Некст» и не покупали трусы пачками в «Маркс энд Спенсер».

— У вас бодрый вид, — заметил Уилл, когда я бросила сумку в прихожей. Ему удалось произнести это почти как оскорбление.

— Да, ведь сегодня особенный день.

— С чего вдруг?

— Мы едем на прогулку. Покажем Натану скачки.

Уилл и Натан переглянулись. Я едва не засмеялась. Утром, выглянув в окно, я испытала огромное облегчение. При виде солнца я поняла, что все пройдет замечательно.

— Скачки?

— Ага. Скачки без препятствий в… — я вытащила блокнот из кармана, — Лонгфилде. Если отправимся прямо сейчас, успеем к третьему заезду. И я сделала двойную ставку в пять фунтов на Красавчика, так что давайте пошевеливаться.

— Скачки?

— Да. Натан ни разу не был на скачках.

По такому случаю на мне было голубое стеганое короткое платье, шарф с каймой из удил и кожаные жокейские сапоги.

Уилл внимательно изучил меня, дал задний ход и немного развернул кресло, чтобы лучше видеть Натана.

— Это твое заветное желание?

Я грозно посмотрела на Натана.

— Д-да, — растянул он рот в улыбке. — Всю жизнь мечтал. Поехали скорее к лошадкам.

Разумеется, я его предупредила. Позвонила в пятницу и спросила, в какой день могу на него рассчитывать. Трейноры согласились оплатить ему сверхурочные. Сестра Уилла уехала в Австралию, и, полагаю, им хотелось, чтобы меня сопровождал «разумный» человек. Но только в воскресенье я окончательно определилась с планами. Скачки казались идеальным началом — приятный день на свежем воздухе и менее чем в получасе езды.

— А если я скажу, что не хочу ехать?

— Тогда вы должны мне сорок фунтов.

— Сорок фунтов? За что же?

— Мой выигрыш. Двойная ставка в пять фунтов при коэффициенте восемь к одному, — пожала я плечами. — Красавчик — верное дело.

Похоже, я вывела его из равновесия.

Натан хлопнул ладонями о колени.

— Звучит замечательно. И погода отличная, — сказал он. — Собрать обед в дорогу?

— Не-а, — отказалась я. — Там отличный ресторан. Когда моя лошадь придет первой, я вас угощу.

— И часто вы бываете на скачках? — спросил Уилл.

Прежде чем он успел сказать что-либо еще, мы завернули его в куртку, и я выбежала на улицу, чтобы подкатить машину.

Понимаете, я все распланировала. Мы должны были прибыть на ипподром в чудесный солнечный денек. Мимо мчатся жокеи в трепещущих ярких костюмах на лоснящихся тонконогих породистых скакунах. Играет духовой оркестр или даже два. Трибуны полны ликующих людей, и мы находим местечко, чтобы размахивать выигрышными квитанциями. В Уилле просыпается соревновательный дух, и он не в силах устоять перед соблазном прикинуть шансы и выиграть больше, чем Натан или я. Все продумано. А когда нам надоест смотреть на лошадей, отправимся в ресторан при ипподроме, имеющий прекрасные отзывы, и закатим роскошный обед.

Надо было слушать папу. «Знаешь, что такое победа надежды над опытом? — любил говорить он. — Планирование веселых выходных для всей семьи».

Все началось на парковке. До нее мы добрались без приключений, теперь меня чуть меньше беспокоило, что я могу перевернуть Уилла, если буду ехать быстрее пятнадцати миль в час. В библиотеке я уточнила маршрут и почти всю дорогу щебетала о чудесном синем небе, сельской местности и отсутствии пробок. Очереди перед ипподромом, который, честно говоря, оказался немного скромнее, чем я ожидала, не было, и рядом с парковкой имелся соответствующий знак.

Но никто не предупредил меня, что парковка расположена на траве, и не просто на траве, а на траве, по которой много ездили за сырую зиму. Мы встали на место — это оказалось несложно, поскольку парковка была заполнена только наполовину, — и опустили пандус.

— Слишком мягко, — встревожился Натан. — Он утонет.

Я обернулась на трибуны:

— Но если мы выберемся на ту дорожку, все будет хорошо?

— Кресло весит целую тонну, — возразил он. — А до дорожки сорок футов.

— Да ладно. Наверняка эти кресла рассчитаны на мягкую землю.

Я осторожно спустила кресло Уилла на землю. Колеса погрузились в грязь на несколько дюймов.

Уилл ничего не сказал. Ему явно было не по себе, и он молчал большую часть получасовой поездки. Мы стояли рядом с ним и нажимали на кнопки кресла. Поднялся ветер, и щеки Уилла порозовели.

— Идем, — сказала я. — Докатим кресло вручную. Уверена, что вдвоем мы прекрасно справимся.

Мы наклонили Уилла назад. Я взяла одну ручку, Натан другую, и мы потащили кресло к дорожке. Дело продвигалось медленно, в немалой степени потому, что мне приходилось постоянно останавливаться из-за боли в руках, а на мои чистенькие сапожки налипла грязь. Когда мы наконец добрались до дорожки, одеяло Уилла наполовину соскользнуло и умудрилось попасть под колеса. Один его угол порвался и испачкался.

— Ничего страшного, — сухо заметил Уилл. — Это всего лишь кашемир.

Я притворилась, будто не слышу.

— Прекрасно. Мы это сделали. А теперь пора веселиться.

О да. Веселиться. И кому пришло в голову поставить на ипподроме турникет? Можно подумать, здесь нужно сдерживать толпу. Можно подумать, толпы скандирующих любителей скачек угрожают беспорядками, если Крошка Чарли не выйдет в третьем заезде, и задирают работниц конюшен. Мы с Натаном посмотрели на турникет, а затем на кресло Уилла и переглянулись.

Натан подошел к кассе и объяснил наше положение кассирше. Она наклонила голову, чтобы посмотреть на Уилла, и указала на дальний конец трибуны.

— Вход для инвалидов там, — сообщила она.

Она произнесла «инвалидов» как на конкурсе дикторов. До входа было добрых двести ярдов. Когда мы наконец добрались до места, синее небо заволокло тучами и налетел внезапный шквал. Разумеется, зонтик я не захватила. Я без умолку жизнерадостно щебетала о том, как все это забавно и нелепо, и начала раздражать даже саму себя.