— Кларк, — наконец не выдержал Уилл. — Успокойтесь, пожалуйста. Вы утомляете.

Мы купили билеты на трибуны, после чего, едва не падая в обморок от облегчения, что дорога осталась позади, я закатила Уилла под навес сбоку от главной трибуны. Пока Натан наливал Уиллу попить, я воспользовалась передышкой, чтобы посмотреть на других любителей скачек.

У подножия трибун было довольно приятно, несмотря на залетающие капли дождя. На застекленном балконе над нами мужчины в костюмах передавали бокалы с шампанским женщинам в свадебных платьях. Атмосфера на балконе казалась теплой и уютной, и я предположила, что это VIP-зона, рядом с которой в прейскуранте стояла заоблачная цена. Обитатели балкона носили небольшие значки на красных шнурках, отличавшие их от простых смертных. На мгновение я задумалась, не перекрасить ли наши синие шнурки, но решила, что инвалидное кресло не позволит нам проскользнуть незамеченными.

Рядом с нами, сжимая пластиковые стаканчики с кофе и плоские фляжки, вдоль трибун стояли мужчины в твидовых костюмах и женщины в элегантных утепленных пальто. Они выглядели чуть более буднично, и их значки тоже были синими. Наверное, в основном это были тренеры, грумы и прочие лошадники. Перед трибуной, рядом с маленькими белыми досками, размахивали руками букмекеры — их языка жестов я не понимала. Они черкали на досках комбинации цифр и стирали их манжетами.

Далее в своеобразной пародии на классовую систему у парадного круга стояла группа экскурсантов в полосатых рубашках поло, сжимая банки с пивом. Судя по бритым головам, это были военные. Время от времени они запевали песни или затевали шумные перебранки, бодаясь или пытаясь придушить друг друга. Когда я прошла мимо по пути в туалет, они засвистели вслед моей короткой юбке — похоже, это была единственная юбка на трибунах, — и я показала им средний палец. Однако, когда семь или восемь лошадей принялись обходить друг друга, военные утратили ко мне интерес, проворно расселись и принялись ждать следующего заезда.

А когда небольшая толпа вокруг нас взревела и лошади вылетели из стартовых ворот, я подскочила на месте. Я, неожиданно остолбенев, стояла и смотрела, как они мчатся, не в силах подавить прилив возбуждения при виде стелющихся по воздуху хвостов и лихорадочных усилий разноцветных мужчин в седлах, старавшихся перегнать друг друга. Когда победитель пересек финишную черту, сдержаться и не завопить было практически невозможно.

На наших глазах разыграли Кубок Систервуда, затем «Приз первой победы», [45] и Натан выиграл шесть фунтов, сделав небольшую двойную ставку. Уилл ставить не пожелал. Он наблюдал за всеми заездами, но молча, вжав голову в высокий воротник куртки. Наверное, он так долго просидел взаперти, что все это просто не могло не показаться ему странным. Я решила сделать вид, что ничего не замечаю.

— Кажется, это твой заезд, Кубок Хемпворта, — заметил Натан, глядя на экран. — На кого ты, говоришь, поставила? На Красавчика? Вот уж не думал, насколько веселее ставить, когда видишь лошадей своими глазами, — усмехнулся он.

— Знаешь, я не говорила, но я тоже никогда не была на скачках, — призналась я Натану.

— Шутишь!

— И никогда даже не сидела на лошади. Моя мама их ужасно боится. Ни за что бы не пустила меня в конюшни.

— У моей сестры две лошади под Крайстчерчем, [46] она любит их как детей. Спускает на них все деньги, — пожал он плечами. — И ведь даже не съест их, когда придет срок.

— И сколько заездов необходимо, чтобы удовлетворить вашу заветную мечту? — прервал наш разговор голос Уилла.

— Не ворчите. Как говорится, все в жизни надо попробовать, — парировала я.

— По-моему, лошадиные скачки попадают в категорию «кроме инцеста и народных танцев».

— Не вы ли постоянно твердите, что мне нужно расширить свои горизонты? Вам же нравится. Можете не притворяться, будто это не так.

Лошади сорвались с места. Жокей Красавчика был в фиолетовом костюме с желтым ромбом. Я следила, как он летит вдоль белого ограждения, голова лошади вытянута вперед, ноги жокея подскакивают вверх и вниз, руки оглаживают шею скакуна.

— Вперед, дружище! — против воли присоединился Натан. Его кулаки были сжаты, глаза неотрывно следили за расплывчатой группой животных, мчавшихся по дальней стороне скакового круга.

— Вперед, Красавчик! — завопила я. — На тебе скачет наш роскошный обед!

Я следила, как он тщетно пытается обойти соперников: ноздри расширены, уши прижаты к голове. В горле застрял комок. На последнем фарлонге [47] я немного притихла.

— Ну ладно, кофе, — сказала я. — Я согласна на кофе.

Трибуны вокруг разразились криками и воплями. В двух сиденьях от нас подпрыгивала девушка, охрипшая от визга. Я заметила, что стою на цыпочках. И тут я посмотрела вниз и увидела, что глаза Уилла закрыты, а между бровями пролегла морщина. Я оторвалась от скакового круга и встала на колени.

— С вами все в порядке, Уилл? — Я придвинулась к нему. — Вам что-нибудь нужно? — Мне приходилось перекрикивать гул.

— Скотч, — ответил он. — Большой стакан скотча.

Я уставилась на него, Уилл поднял глаза, и наши взгляды встретились. Похоже, он был сыт по горло.

— Давайте пообедаем, — сказала я Натану.

Красавчик, четырехногий самозванец, преодолел финишную черту всего лишь шестым. Очередной взрыв восклицаний, и комментатор объявил по громкоговорителю: «Леди и джентльмены, убедительную победу одержала Леди Любовь, вторым пришел Зимнее Солнце, третьим — Барни Раббл, отстав на два корпуса».

Я протолкала кресло Уилла через стайки невнимательных людей, нарочно наезжая на пятки, если мне не уступали с двух попыток дорогу.

Когда мы оказались у лифта, Уилл подал голос:

— Ну что, Кларк, получается, вы должны мне сорок фунтов?

Ресторан был недавно отремонтирован, кухня перешла под покровительство телевизионного шеф-повара, лицо которого смотрело с плакатов вокруг ипподрома. Я заранее изучила меню.

— Фирменное блюдо — утка в апельсиновом соусе, — сообщила я своим спутникам. — Очевидно, это ретро в стиле семидесятых.

— Как и ваш наряд, — заметил Уилл.

Вдали от холода и толпы он немного приободрился. Начал осматриваться по сторонам, вместо того чтобы замыкаться в своей скорлупе. У меня заурчало в животе от предвкушения доброго горячего обеда. Мать Уилла выдала нам восемьдесят фунтов «на булавки». Я решила, что оплачу свою долю сама и покажу ей чек, а потому могу смело заказывать то, что мне нравится, — хоть жареную ретроутку, хоть что-то другое.

— Ты будешь есть, Натан? — спросила я.

— Я больше люблю пиво и еду навынос, — ответил Натан. — Но все равно рад, что поехал.

— Когда вы в последний раз ели вне дома, Уилл? — спросила я.

Они с Натаном переглянулись.

— Не при мне, — ответил за него Натан.

— Странно, но меня не прельщает перспектива есть с ложечки перед толпой незнакомцев.

— Тогда мы выберем такой столик, чтобы посадить вас спиной к залу. — Я ожидала чего-то подобного. — А если в ресторане обедают знаменитости, вам же хуже.

— Ну конечно, знаменитости кишмя кишат на захудалых скачках по мартовской грязи.

— Вы не испортите мне праздник, Уилл Трейнор, — произнесла я, когда двери лифта открылись. — В последний раз я ела вне дома на вечеринке в честь дня рождения для четырехлеток в единственном боулинге Хейлсбери, а там все было в кляре. Включая детей.

Мы покатили по застеленному ковром коридору. Ресторан располагался вдоль одной из его сторон, за стеклянной стеной, и я заметила, что свободных столиков хватает.

От предвкушения в животе у меня заурчало.

— Добрый день. — Я вошла в ресторан. — Столик на троих, пожалуйста.

«Только не смотрите на Уилла, — мысленно взмолилась я. — Не заставляйте его испытывать неловкость. Очень важно, чтобы ему тут понравилось».