— Эй, Кларк, окажите любезность, — окликнул он, когда я собиралась отъехать. — Загляните в мой рюкзак. В карман на молнии.

Я посмотрела в зеркало заднего вида и снова встала на ручной тормоз. Наклонилась между передними сиденьями и засунула руку в сумку, следуя указаниям Уилла.

— Вам нужно обезболивающее? — Между нашими лицами оставалось всего несколько дюймов. Его кожа обрела краски впервые после выписки из больницы. — У меня есть в…

— Нет. Ищите дальше.

Я достала листок бумаги и села на место. Это оказалась сложенная десятифунтовая купюра.

— Держите. Это десятка на всякий пожарный.

— И что?

— Она ваша.

— В честь чего?

— В честь татуировки, — ухмыльнулся он. — Пока вы не сели в кресло, я ни секунды не верил, что вы и правда на это пойдете.

16

Ничего не поделаешь. Договоренности о том, кто где спит, не работали. Каждые выходные, когда Трина приезжала домой, семейство Кларк начинало долгую ночную игру в «музыкальные кровати». После ужина в пятницу мама и папа предлагали Трине свою спальню, и Трина соглашалась, после того как родители заверяли ее, что им не сложно, а Томас намного лучше спит в знакомой комнате. Они утверждали, что при таком раскладе все смогут выспаться.

Но когда мама ложилась внизу, им с папой требовалось их собственное одеяло, их собственные подушки и даже простыня, поскольку мама не могла уснуть, если кровать была не в ее вкусе. Поэтому после ужина они с Триной снимали белье с кровати родителей и стелили чистое, включая клеенку для матраса на случай детских неожиданностей. Папино и мамино белье тем временем складывали и убирали в угол гостиной, где Томас на нем прыгал или натягивал простыню на стулья, чтобы превратить их в палатку.

Дедушка предложил свою комнату, но никто не согласился. В ней пахло пожелтевшими газетами и самокрутками, и понадобились бы целые выходные, чтобы все вычистить. Я испытывала чувство вины, — в конце концов, это из-за меня все завертелось, — но знала, что не захочу вернуться в каморку. Эта маленькая душная комната без окон преследовала меня наподобие призрака. При мысли о том, чтобы снова спать в ней, у меня теснило грудь. Мне двадцать семь лет. Я главный кормилец семьи. Я не могу спать в чулане.

Как-то раз в выходные я предложила остаться у Патрика, и все с тайным облегчением вздохнули. Но пока меня не было, Томас захватал липкими пальцами мои новые жалюзи и раскрасил мое новое одеяло несмываемым маркером, после чего мама и папа решили, что лучше им спать у меня, а Трине и Томасу — у них, где фломастером больше, фломастером меньше — неважно.

Мама признала, что, если принять во внимание бесконечные перестилания кроватей и стирку, пользы от того, что я ночую в пятницу и субботу у Пата, немного.

Да, и Патрик. Патрик стал совершенно одержимым. Он ел, пил, жил и дышал ради «Викинг экстрим». Его квартира, прежде скудно обставленная и опрятная, была набита расписаниями тренировок и диетическими планами. Он приобрел новый облегченный велосипед, который стоял в коридоре и который мне запрещалось трогать, поскольку я могла сбить точную балансировку его скоростных характеристик.

И Патрик редко бывал дома, даже в пятницу или субботу вечером. Из-за его тренировок и моей работы мы, похоже, привыкли проводить время врозь. Я могла отправиться за ним на стадион и смотреть, как он бегает кругами, пока не пробежит нужное количество миль, или остаться дома и смотреть телевизор в одиночестве, свернувшись в уголке широкого кожаного дивана. Еды в холодильнике не было, не считая кусочков индюшачьей грудки и мерзких энергетических напитков консистенции лягушачьей икры. Мы с Триной как-то раз попробовали один и выплюнули, изображая, словно маленькие дети, будто нас тошнит.

По правде говоря, мне не нравилась квартира Патрика. Он купил ее год назад, когда наконец почувствовал, что его мать способна справиться одна. Его бизнес процветал, и он сказал, что один из нас обязательно должен улучшить свои жилищные условия. Я полагала, это послужит толчком к разговору о нашем общем будущем, но почему-то этого не случилось, а мы оба не любили заводить разговоры на неловкие темы. В результате, несмотря на годы, проведенные с Патриком, в этой квартире не было ничего моего. Я так и не смогла ему признаться, но мне больше нравилось жить в родном доме с его шумом и лязгом, чем в этой бездушной, безликой берлоге холостяка с ее выделенными парковочными местами и эксклюзивным видом на замок.

Кроме того, в ней было довольно одиноко.

«Я должен соблюдать расписание, детка, — говорил Патрик, когда я жаловалась на одиночество. — Если я пробегу меньше двадцати трех миль на данном этапе игры, я просто не смогу вернуться в колею». Затем он сообщал мне последние новости о болях в голени или просил передать мазь для натруженных мышц.

В свободное от тренировок время он пропадал на бесконечных встречах с другими членами команды, примеряя экипировку и завершая подготовку к путешествию. Сидеть среди них было все равно что сидеть среди корейцев. Я понятия не имела, о чем они говорят, да и не слишком стремилась это выяснить.

А ведь через семь недель я должна была поехать с ними в Норвегию! Я так и не придумала, как сказать Патрику, что я не попросила Трейноров об отпуске. Какой отпуск? Мой контракт должен был закончиться меньше чем через неделю после «Викинг экстрим». Наверное, я по-детски отлынивала от принятия решений, но, по правде говоря, видела только Уилла и тикающие часы. Все остальное я едва замечала.

Трагическая ирония заключалась в том, что я даже не могла выспаться в квартире Патрика. Не знаю, в чем было дело, но если я ночевала у него, то приходила на работу с таким чувством, будто говорю через стеклянный кувшин, а под глазами у меня темнели круги. Я начала небрежно замазывать их консилером — своего рода косметический ремонт.

— Что происходит, Кларк? — спросил Уилл.

Я открыла глаза. Он сидел совсем рядом, склонив голову набок и наблюдая за мной. Похоже, это продолжалось уже долго. Я машинально поднесла руку ко рту, чтобы проверить, не текут ли слюни.

От фильма, который я должна была смотреть, остались только медленно плывущие титры.

— Ничего. Извините. Просто здесь очень тепло. — Я выпрямила спину.

— Вы заснули уже второй раз за три дня. — Уилл изучал мое лицо. — И выглядите просто ужасно.

И я ему рассказала. Рассказала о своей сестре, о том, кто где должен спать, и о том, как я не хочу поднимать шум, поскольку каждый раз, глядя на папу, вижу плохо скрытое отчаяние, оттого что он не может даже обеспечить своей семье дом, в котором мы все поместимся.

— Он до сих пор ничего не нашел?

— Ничего. Наверное, дело в возрасте. Но мы об этом не говорим. Это… — пожала я плечами, — слишком неловко для всех.

Мы дождались конца фильма, я подошла к проигрывателю, вынула диск и положила обратно в коробку. Почему-то мне казалось, что не стоило говорить Уиллу о своих проблемах. Они выглядели постыдно банальными по сравнению с его бедами.

— Я привыкну, — добавила я. — Все будет хорошо. Правда.

Уилл погрузился в размышления. Я вымыла руки и включила ему компьютер. Когда я принесла ему попить, он развернул свое кресло ко мне.

— Все просто, — сказал он, как будто продолжая разговор. — По выходным вы можете оставаться здесь. Одна из комнат пустует, а так от нее будет прок.

— Нет, не могу. — Я остановилась со стаканчиком в руке.

— Почему нет? Я не собираюсь оплачивать вам сверхурочные.

— Но что подумает ваша мама? — Я поставила стаканчик в держатель.

— Понятия не имею. — Наверное, я казалась встревоженной, поскольку он добавил: — Все в порядке. Я совершенно безопасен.

— Что?

— Если вы заподозрите, что я злодейски замышляю вас соблазнить, можете просто выдернуть мой штепсель.

— Смешно.

— Я серьезно. Подумайте об этом. Хотя бы как о запасном варианте. Все может измениться быстрее, чем вы думаете. Ваша сестра может решить, что вовсе не желает проводить дома все выходные. Или познакомится с парнем. Мир не стоит на месте.