— Вы мне не учитель, — ворчала я.

— И слава богу, — искренне отвечал он.

Эта книга — на удивление живо написанная — была посвящена битве за выживание. В ней утверждалось, что женщины выбирают мужчин вовсе не потому, что любят их. Якобы самки всех видов всегда выбирают сильнейшего самца, чтобы дать своему потомству лучшие шансы. И ничего не могут с этим поделать. Так устроена природа.

Я была не согласна с автором. И его доводы мне не нравились. В том, в чем Уилл пытался меня убедить, был неприятный подтекст. С точки зрения автора, Уилл был физически слабым, неполноценным. Бесполезным биологически. И жизнь его не имела смысла.

Уилл распространялся об этом весь день, и наконец я не выдержала:

— Однако кое-чего этот Мэтт Ридли не учел.

— Неужели? — Уилл оторвался от экрана компьютера.

— Что, если генетически превосходящий самец на самом деле настоящий придурок?

В третью субботу мая приехали Трина и Томас. Мама выбежала в сад еще до того, как они дошли до середины нашей улицы. Она прижала Томаса к груди, уверяя, что за время своего отсутствия он вырос на несколько дюймов. Томас изменился, повзрослел и выглядел как маленький мужчина. Трина обрезала волосы, и в ней появилась непривычная утонченность. На ней был незнакомый пиджак и сандалии с ремешками. Нехорошо, конечно, но я задумалась, где она взяла деньги.

— Ну как? — спросила я, пока мама гуляла с Томасом по саду, показывая ему в крошечном пруду лягушек.

Папа смотрел с дедушкой футбол, разочарованно восклицая при очередной упущенной возможности.

— Отлично. Очень хорошо. В смысле, тяжело, когда никто не помогает с Томасом, а в садике ему понравилось не сразу. — Трина наклонилась вперед. — Только не говори маме. Я сказала ей, что у него все хорошо.

— Но учеба тебе нравится.

— Это самое приятное, — расплылась в улыбке Трина. — Не могу выразить, Лу, как здорово снова пользоваться мозгами. Как будто я на годы потеряла огромную часть себя… и снова нашла. Наверное, это звучит глупо?

Я покачала головой. Я была искренне рада за нее. Мне хотелось рассказать сестре о библиотеке, компьютерах и обо всем, что я сделала для Уилла. Но решила, что сейчас в центре внимания должна быть она. Мы сидели на складных стульях под потрепанным тентом и попивали чай. Я заметила, что ее пальцы снова здорового цвета.

— Мама скучает по тебе, — сказала я.

— Теперь мы будем приезжать почти каждые выходные. Просто мне нужно было… Лу, дело ведь не только в том, чтобы Томас освоился. Мне нужно было время, чтобы побыть вдалеке от всего этого. Просто чтобы побыть другим человеком.

Трина и выглядела немного другим человеком. Так странно. Всего несколько недель вдали от дома способны стереть знакомые черты. Мне казалось, что сестра ступила на путь к совершенно иной, новой жизни. И почему-то — что она меня бросила.

— Мама сказала, твой приятель-инвалид приходил на ужин.

— Он не «мой приятель-инвалид». Его зовут Уилл.

— Извини. Уилл. Выходит, список радостей жизни работает?

— Отчасти. Какие-то поездки удачны, какие-то нет. — Я рассказала о катастрофе с лошадиными скачками и неожиданном успехе скрипичного концерта, о наших пикниках, и сестра засмеялась, когда я рассказала о праздничном ужине.

— Как ты думаешь?.. — Я видела, что она подбирает слова. — Ты победишь?

Как будто это соревнование.

Я сорвала веточку жимолости и принялась обрывать с нее листья.

— Не знаю. Мне кажется, нужно ускориться. — Я рассказала ей, что миссис Трейнор говорила о путешествии за границу.

— И все же не могу поверить, что ты была на скрипичном концерте. Ты!

— Мне понравилось.

Трина подняла бровь.

— Нет, правда понравилось. Это было… эмоционально.

Она присмотрелась ко мне:

— Мама говорит, он очень милый.

— Он правда милый.

— И красивый.

— Травма позвоночника еще не превращает его в Квазимодо.

«Только не говори, какая это трагическая потеря», — мысленно попросила я.

Но, наверное, моя сестра была достаточно умна.

— Как бы то ни было, мама явно удивилась. По-моему, она ожидала увидеть Квазимодо.

— В том-то и дело, Трин, — отозвалась я, выливая остатки чая в клумбу. — Все ожидают увидеть Квазимодо.

За ужином мама была жизнерадостной. Она приготовила лазанью, любимое блюдо Трины, а Томасу в виде исключения позволили не спать допоздна. Мы ели, разговаривали и смеялись и обсуждали безопасные темы, например футбольную команду, мою работу и сокурсников Трины. Мама, наверное, сто раз спросила сестру, уверена ли она, что хорошо справляется одна, не нужно ли ей что-нибудь для Томаса — как будто у родителей были лишние деньги. Я порадовалась, что предупредила Трину, что папа и мама остались без гроша. Она отказалась от помощи вежливо и убедительно. Только позже мне пришло в голову спросить, действительно ли ей ничего не нужно.

В полночь я проснулась от плача. Томас плакал в каморке. Я слышала, как Трина пытается утешить его, успокоить, включает и выключает свет, перестилает кровать. Я лежала в темноте, глядя, как оранжевый свет фонарей падает сквозь жалюзи на свежевыкрашенный потолок, и ждала, когда это прекратится. Но тот же тоненький плач раздался в два часа ночи. На этот раз я услышала, как мама шлепает по коридору, а затем приглушенный разговор. Наконец Томас снова затих.

В четыре я проснулась от скрипа двери. Я сонно заморгала и повернулась к свету. В дверях стоял Томас, слишком большая пижама болталась вокруг его ножек, одеяльце волочилось по полу. Я не видела его лица, только силуэт, но в его позе ощущалась неуверенность, как будто он не знал, что делать дальше.

— Иди сюда, Томас, — прошептала я.

Он потопал ко мне, и я увидела, что он еще наполовину спит. Он спотыкался на ходу, засунув большой палец в рот и прижимая к себе драгоценное одеяльце. Я приподняла край одеяла, и Томас забрался ко мне в кровать, улегшись лохматой головой на вторую подушку и свернувшись клубочком. Я накрыла его одеялом и некоторое время любовалась племянником, восхищаясь тем, как быстро и уверенно он заснул.

— Доброй ночи, солнышко, — прошептала я и поцеловала его в лоб.

Пухлая ручка схватила меня за футболку, как будто малыш хотел убедиться, что я никуда не уйду.

— Где вам больше всего понравилось?

Мы сидели в укрытии, пережидая налетевший шквал, чтобы продолжить прогулку по задворкам замка. Уилл не любил ходить в основную часть — на него таращилось слишком много людей. Но огороды были его тайным сокровищем, которое мало кто посещал. Укромные фруктовые сады были отделены друг от друга гравийными дорожками, с которыми кресло Уилла вполне справлялось.

— В каком смысле? И что это?

Я налила немного супа из термоса и поднесла к его губам.

— Томатный суп.

— Ладно. Господи, да он горячий. Дайте подумать, — прищурился он, глядя вдаль. — Я поднялся на гору Килиманджаро, когда мне исполнилось тридцать. Это было невероятно.

— Насколько высоко?

— Высота пика Ухуру [55] — чуть больше девятнадцати тысяч футов. Правда, последнюю тысячу я скорее полз. Высота — нелегкое испытание.

— Было холодно?

— Нет… — улыбнулся он. — Это же не Эверест. По крайней мере, в то время года. — Уилл смотрел вдаль, погрузившись в воспоминания. — Там очень красиво. Килиманджаро называют крышей Африки. На вершине кажется, что видишь край света.

Уилл мгновение помолчал. Я наблюдала за ним, гадая, где он сейчас. Когда мы вели такие разговоры, он становился похожим на моего одноклассника — парня, рискнувшего уехать и отдалившегося от нас.

— А что еще вам понравилось?

— Залив Тру-д?О-Дус на Маврикии. Приятные люди, красивые пляжи, отличный дайвинг. Мм… Национальный парк Цаво в Кении, сплошь красная земля и дикие животные. Йосемитская долина в Калифорнии. Отвесные скалы, такие высокие, что мозг не в состоянии это осмыслить.